На фоне Дворкин и Шварцер Щука кажется абсолютно безвредной и даже немного инфантильной. Пусть уж целует руки мужчинам. Правда, ей следует поработать над техникой…
Перевод О. Чеховой
Она хочет стать его любовницей и хочет быть любимой. В большинстве случаев одно исключает другое. К тому же она больше не желает никаких «эпизодов». Слишком больно было в последний раз, чтобы рискнуть снова. Никогда больше она не позволит ранить себя прикосновением, разделенным с другими женщинами. А если бы это произошло (до сих пор она не уверена — или ей не хватает смелости, чтобы быть уверенной, — что это может означать на самом деле), она хотела бы, чтобы все было чисто. Поцелуи и ласки ей не так уж и важны. И она не считает, что если кто-то полностью тебе принадлежит, то — теоретически — ревновать незачем. Но веселее от этого не становится. К тому же, когда тебе тридцать пять, трудно «иметь мужчину» и при этом сохранять чистоту. Как говорит Алиса, ее подруга с работы, чистота — понятие для подростков и для катастрофически верных жен, эти месяцами или даже годами ждут, когда их мужья догадаются, что можно спать и с ними — так, для разнообразия, — а не только, например, со мной. «Тебе не кажется, что со своей навязчивой идеей ты выглядишь еще более наивной, чем малолетки, хотя по возрасту ты им в матери годишься?» — добавила она со смехом. Алиса смеется, даже когда ей очень грустно. Сама-то она чаще всего грустит. И считает, что иногда это приятно. Как вчера утром. В аэропорту.
Она проснулась слишком рано. Как всегда, когда нельзя опаздывать. Приняла душ, заколола волосы, как ему нравится, открыв шею. Если бы он захотел ее целовать, она предпочла бы, чтобы он начал с шеи. Но если бы он начал с губ, груди, низа живота, то тоже… Что «тоже»?! Она проглотила таблетку. Сперва она чистит зубы, потом — принимает таблетки. Сегодня — из коробочки с надписью «понедельник». Надела платье, купленное вчера специально для него. Таблетки она тоже покупает только для него. Доехала до аэропорта на первом автобусе. Заказала кофе заспанной официантке. Сняла пальто. Выключила телефон, чтобы никто не мешал. Хотя это лишнее — в шесть утра ей никто не звонит. В шесть вечера последние два года, кроме Алисы, тоже никто. Она поправляла волосы, дотрагивалась до губ, нервно поглядывала на часы. Увидела, как он вбежал, запыхавшись, таща за собой чемодан. Отметила рубашку голубого цвета, взлохмаченные волосы и то, что он небрит. Она любит, когда он в голубой рубашке. Его глаза становятся еще синее. Но на этот раз она снова оказалась слишком далеко, чтобы их разглядеть. Она была благодарна девушке у компьютера за то, что та долго регистрировала его билет. В какой-то момент ей даже почудилось, будто он смотрит в ее сторону. Она быстро поднялась со стула, разлив кофе. Не понимала, чего ей больше хочется — побыстрее убежать или кинуться к нему. Минуту спустя он исчез в коридоре, ведущем к паспортному контролю.
Он всегда исчезает. В коридорах или за какими-нибудь дверьми, или в толпе чужих людей, которые его окружают. Два года она ждет, когда он ее заметит. Воображает себе близкие отношения, о которых он пока еще ничего не знает. Только иногда в отчаянии понимает, что это абсурд и что Алиса права. Невидимая, она следует за ним на вокзалы, в аэропорты, появляется на его лекциях в разных городах, в ресторанах, где он бывает, ходит по тем же улицам, по которым идет он, чтобы потом сесть в машину или такси, которое увезет его туда, где она тоже хотела бы оказаться. Когда она знает адрес, то приезжает следом за ним, испуганно озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет его жены. Жену она видела всего один раз. Та стояла в нескольких шагах от нее, когда после очередной встречи его, как всегда, обступила плотная толпа. Даже не взглянув на жену, он исчез в каком-то коридоре. Обе женщины были одинаково невидимы, но по-разному ему безразличны. Впервые она подумала, что жене его еще больнее. Но вскоре забыла об этом, и все вернулось на круги своя.
В своем упорядоченном, размеренном, смиренном одиночестве она по-прежнему не пропускает ни одной крохи информации о нем и, раз и навсегда решив сохранять чистоту, каждое утро принимает контрацептивные таблетки, давая волю фантазии, думает о нем, залезая в ванну с бокалом вина, зажигая свечи в спальне или примеряя белье в бутиках. Выбирает для него рубашки, галстуки, шарфы, а еще духи, которыми он пахнет, ставит их в ванной рядом со своими. Когда ей надоедают старые чашки, она непременно покупает две, гадая, какой чай он любит. Наверное, ни у кого в Варшаве нет такого количества сортов чая, как у нее…
Сегодня утром по дороге на работу она зашла в храм. Не молилась. Хотела просто немного побыть там. Выходя, на скамье у двери заметила какую-то женщину. Это была его жена. Она плакала…
Перевод О. Чеховой
Иногда нужно забыть, кто ты, забыть свое имя, часть собственной жизни. Возможно, забыть и не вспоминать до той поры, пока не начнешь скучать по самой себе. Я расскажу тебе, как это происходит.
У первого была дочь. Ей было столько же лет, сколько мне, когда умер мой отец. Второму было столько же лет, сколько моему отцу, когда тот умер. Третьему могло бы быть столько лет, сколько моему отцу, если бы он не умер. Четвертый мог бы быть моим отцом. Они почти ничего обо мне не знали. О себе знали еще меньше. Сперва со мной разговаривали, потом хотели только ко мне прикасаться. Им казалось, что, если не хватает слов, их можно заменить прикосновением. Ты, конечно, понимаешь, что это не так.